День выдался удачным. В меру безмятежным - всё утро Лэни жарила мохнатые бока на солнцепёке, вольготно растянувшись на пружинистой иглице одной из лесных просек, в меру насыщенным событиями - ближе к полудню случилось изрядно погонять зайцев в полях, ныли натруженные лапы. Особенно правая, сломанная когда-то, на которую волчица чуть припадала при ходьбе. Охота для страдающего любым телесным недугом сродни не короткой и относительно лёгкой пробежке, как обычному хищнику, а мучительному марафонскому аду, когда приходится выжимать из ущербного тела всё, на что оно способно. А иногда даже и больше. Впрочем, грех жаловаться на судьбу, когда ты обладатель лёгкого костяка и сухого тела прирождённого искусного преследователя, да и вообще - не стоит. При любом раскладе. Мысль есть материя, и кто разберёт, где метафизика переходит в физику: бают же иные, что раз слетевшее всердцах с языка может обернуться в дальнем и малоразличимом пока будущем крупными неприятностями для словоохотливого существа.
Впрочем, знойный душный полдень сменился не менее жаркий вечер. Припекало, высокая лесная влажность давала о себе знать, однако под сенью елей-колоссов было, кажется, чуть полегче и Ланге, нарезавшая за последние часы по солнцепёку не один десяток километров в поисках трофея посговорчивей, побрела под широкие колючие лапы. Горбясь устало, волоча лапы по пёстрому лесному дёрну, в глазах - муть и дремота, зато в пасти болтается по-летнему упитанный заяц. Поднырнув под одну из приземистых ветвей, рыжая умиротворённо вытянулась  на земле, оставив замаранное сворачивающейся кровью тельце лежать рядом. Ему уже всё равно, подождёт.
Прошло около пары часов - лёгкого чуткого сна в ожидании, когда же спадёт эта не-вы-но-си-ма-я жара. Можно было и в ближайшем озере освежить шкуру, не терзаясь под гнетом высоких температур, но запаха ила Ланге не любила, как и глубоких водоёмов. Мало ли в какой омут ненароком нырнёшь, только и видели. Нет уж.
Разбудил даже не шелест палого сухого лесного ковра, приминающегося под когтистыми массивными кистями, а звук удара и чужой рык. Внушительный, угрожающий, хозяин этого звучного грудного голоса явно не представлял для невинной овечки-агнца ничего хорошего. Заинтересованно наклонив голову набок, Лэни выглянула из импровизированного убежища наружу - волчица, сложения странного, белошкурая, массивная, с упрямой лобастой головой. Чем вызвана злость? А Дождь его знает, вроде бы уже и затихла, свернувшись уютным клубком метрах в сорока от рыжей.
Не став торопить судьбу, Ланге вновь скрылась под низкими еловыми лапами, улеглась: шкура за несколько часов, проведённых в ароматной хвое, уже  вряд ли излучает сколько-нибудь сильный запах, увидеть её тоже вряд ли удастся. Разве что добыча, источающая всем хищникам знакомое амбре относительно свежей крови, выдаст, но будем надеяться, что незнакомка не обратит на ту мелочь должного внимания.

Лежишь и дивишься прохладе, идущей от крытой многолетними слоями пружинистой иглицы земли. Преет годами, источая сладковато-мятный запах леса, разложения и свежести, проминается податливо под тяжёлым волчьим телом, хочется вжаться в эту застарелую еловую свежесть, слиться, потереться рыжей щекой, впитывая запах. Лэни всегда любила хвойный лес. Пусть не за будоражащее можжевельниковое амбре, а за тишь и напускное спокойствие: нет надсадного скрежета хвороста под лапами, надоедливых певчих птах, норовящих поднять на уши всех местных обитателей и, между делом, вспугнуть добычу пронзительным криком при виде хищника.
Ланге невольно затаила дыхание, когда белая, заинтересованно поведя лобастой головой, направилась в её сторону, явно уловив аромат крови. Мимолётный взгляд на зайца - та уже свернулась, желейными сгустками облепив широкую зияющую рану на холке пушного грызуна, нелепо вывернувшегося в спине. Сломанный позвоночник: уцепить удирающий трофей за стремительно мелькающие перед носом лапы, дёрнуть и перехватить поперёк тела, сжав челюсти посильней, невелика наука. Не относилась Лэни к разряду хищников, рвущих зверя почём зря - чай живой, зачем убивать ради извращённого удовольствия доставить боль? Впрочем, то уже не слишком важно; светлый силуэт, смутно различимый сквозь марево длинных еловых игл, закрывающих обзор, всё приближался. Критическая точка, когда древесный шатёр и незнакомку разделяла буквально пара шагов, и - та направилась дальше, явно решив, что лишние проблемы обеим волчицам на данный момент ни к чему. Рыжая перевела дух, мысленно укоряя себя за неспособность просчитать наиболее возможные варианты развития событий, и, бросив ещё один взгляд искоса на чужака, решила приняться за трапезу. Зажато уже меж лап белесое тельце, взрезана пастью шкурка, отдаёт мясо травами, горьковатой дубовой корой и медью, чем-то неуловимым душистым вроде степного шалфея, катятся оземь шариками ртути тяжёлые кровяные капли.
Солнце не прошло и трети горизонта с зенита, как с ужином было покончено, и Лэни, потянувшись вальяжно и сладко, до болезненного хруста в напряжённой спине, показалась из-под сени тяжёлых древесных лап на поляну, где уже не было столь паляще знойно, поползли длинные предсумеречные тени, да и духота дневная подспала. Разминаясь, сделала пару шагов, да устроилась неподалёку, метрах в пятнадцати от незнакомки, усевшись на нагретую землю и вылизывая выпачканные в алом лапы. По телу расползалась томная тёплая тяжесть, не хотелось двигаться с облюбованного места ещё как минимум сутки, а может и все двое-трое, если найдётся в этом еловом царстве подходящая экологическая ниша для хищника canis lupus.

оос: прошу прощения за промедление и маленький объём.   ^ ^`

Кровь въелась в шерсть, выцветив рыжее - охристым, белые подпалины - алым, ссохлась, слепив и без того не пуховую шкуру в жёсткие пучки. Неприятное ощущение, заставляет, чуть прижав от усердия уши, снова и снова проходиться шершавым языком по кисти: по костистому запястью, пясти, отмываясь от греха убийства хоть внешне, иллюзорно, чтоб не странничать по свету клеймлёной. Облизнулась Лэни, снимая багрянец с губ, снова ленно растянулась на боку, приминая белые низкие соцветия кашки, мелкий золотарник. Сбоку, справа, где для волчицы была сплошная бархатная темнота, сперва невесомо зашуршало, а затем тяжело опустилось на землю, завозилось, пришлось развернуться: держать незнакомцев вне поля зрения - то ещё удовольствие.
Белая последовала примеру Ланге, пригревшись под вечерним мягким солнцем, подставив поджарое брюхо притихшим после полуденного буйства лучам. Можно было присмотреться к ней поближе, безбоязненно уже, с самого начала ведь показалось, что в чужаке, в самой его сути, в сложении, в изгибе массивных челюстей, в осанке и костяке, есть какая-то инакость. Что-то странное, неуловимо отличающееся от волчьей сути, на первый взгляд непонятное, но однозначно присутствующее. Лэни склонила голову набок, бесстыдно разглядывая волчицу в упор, столь же беспардонно заметила, теперь уже вслух:
- Вот смотрю и не понимаю - что в тебе не так?
Тихо, скорее для себя, нежели для разделившей с ней поляну. Иронично прищурившись, посматривая на белую сквозь марево трепещущей под лёгким ветром острой травяной поросли, запустив сухощавые лапы в зелёное безбрежное море. Рыжей было интересно? Верно. Весёлое лукавство, безбашенные чертята в лютиковых глазах с разными зрачками, любопытство юного переярка, так не свойственное преобладающей части матёрых хищников, а уж в особенности - бывалым Игрокам. Лэни не хотелось в будущем попадать под влияние этих зубастых злобных акул, сноровисто выгрызающих друг у друга "победу" и артефакт, не желала она и становиться такой, как они: терять лёгкий характер и биться за несбыточное. Это ведь так глупо - бороться за фальшивые идеалы, когда у тебя есть возможность просто жить, наслаждаясь процессом существования и выжимая из будней не рутинную обыденность, а удовольствие. Причём, для этого не нужно ни войн с князем тишины, ни Круга, ни прочих атрибутов Игры. А всего-то должное желание.

Скалилась, порыкивала глухо, была уверенна в себе и нарочито грубовата, что вполне гармонично дополняло массивную угрожающую угловатость белого тела. Истый берсерк - ей бы не на солнце почивать, а рвать в круге врагов, роняя из пасти клочья пены и забывшись в священном боевом безумии. Незнакомка - явная, яркая противоположность Лэни, что не видела за собой морального права причинять вред сверх меры: сверх небходимости, что влечёт за собой её существование. Кто мы такие, чтобы брать жизнь, когда не наделяли ей? Кто мы такие, чтобы бороться за что-то в эгоистических интересах?
Новоявленная знакомая, смерив Ланге взглядом, тяжело приподнялась, переступая широкими лапами - сделала пару кругов вокруг вальяжно распластавшейся в траве волчицы, соизволила наконец ответить.
Гиены? Нет, рыжая не встречала этих зверей, да и откуда им взяться там, где сплошь леса, да степи, а не жар саванн? Узкая морда в отрицании качнулась вправо, влево, выказывая вместе с тем долю недоумения мерой чужой агрессии. Зачем, спрашивается, источать столько злости в ответ на обычный вопрос?
Тем временем, незнакомка договорила, однако, не прекратив движения, от которого у Лэни, не посчитавшей нужным подняться с облюбованного места, но следившей за белой из-под прикрытых век, начинали ощутимо ныть виски.
- Зря. В сказки верить на-а-адо..
Улыбнулась, широко растянув тонкие чёрные губы, прищурилась дружелюбно, без намёка на неприязнь продолжила:
- "Над толпой" всё равно значит неприятную близость к этой крикливой массе. Я же предпочитаю не иметь с ней точек соприкосновения, особенно - с фанатично преданными Игре.
Снова звук удара, писк и звонкий рык, полный негодования, сменившийся влажным всхлипом и едва уловимым хрустом, схожим с ощущением, когда лёгким нажатием лапы ломаешь первый осенний ледок, тонкий и белесый, запорошенный инеем. Обернёшься - белая треплет в пасти тонкое тельце, глаза затянуты яростной пеленой, хлещет по пушистым щекам окропленный красным длинный хвост нечаянной жертвы.
- Не стоит убивать неразумных, будь выше этого, - доверительно, мягко, как щенку несмышлёному, который игрет с полуживой добычей вместо того, чтобы милосердно прикончить. А внутри кипит, кипит огненное раскалённое жерло: зачем трогать мелкое зверьё, пользуясь тем, что те не могут представить в свою защиту ничего, кроме цепких быстрых лап и высоты? Зачем вымещать зло на ком-то кроме себя, к чему эта тяга к разрушениям? Нелепо. По-детски капризно. Стоит учиться держать себя в лапах и вовремя охлаждать горячечный разум и чрезмерно яркий темперамент.

Чужой смех раздражал? Нет, что уж - так, производил гнетущее впечатление и привносил в поведение незнакомки уже не излишнюю жестокость, а садистические нотки. Лэни невольно вздрогнула, когда через неё, высоко подобрав лапы, неожиданно перемахнуло массивное тело, с громким шелестом приземлившись о зрячую сторону. Тут же, в ответ на чужие смешки, захотелось подытожить фразе о сказках, разбавив пафос реплик и напыщенность собеседницы ребячливым "перепрыгни обратно, а то расти перестану", невольно поползли вбок и вверх уголки губ, обнажая в лукавой насмешливой улыбке кончики зубов. Еле удержалась, разве что фыркнула весело, наблюдая снизу вверх за суетной волчицей, лёжа на ворсистом травяном покрывале, при движениях покалывающем спину жёсткими ссохшимися соломенными остьями. Откровенная ирония над философскими рассуждениями странного зверя, чувствующего себя если не центром вселенной, то наиболее значимой и ценной её частью, это же столь глупо - подобный эгоцентризм.
- Пища - общество? - чуть снисходительно, - Ну, если ты считаешь себя одного уровня с иными добытыми по зиме грызунами и предпочитаешь вести с ними светские беседы, а не употребить по назначению, то - возможно.
Перевернулась ленно на бок, расслабленно и чуть нехотя поднялась на лапы. Встряхнулась с силой - вихрем, торнадо пыльным, слетели со шкуры приставшие к рыжему жёсткому меху стебельки, еловые иглы, казалось бы прочно угнездившиеся в густом подшёрстке. С видимым наслаждением подняла голову, встретились взгляды, зелёный с оранжевым - ну что за конфуз, белая была практически на голову выше неё, невольно чувствуешь себя беззащитным мучеником, неспособным постоять за себя кроме как острым словом и изворотливостью ума...
- "Над толпой" быть проще  только тогда, когда желаешь взирать свысока, - вскинутый подбородок чтобы хоть как-то компенсировать разницу в росте, обезоруживающая самоирония - единственное оружие слабых, - Я не вижу необходимости доминировать, когда не ищешь войны. Причина любого хаоса - несознательность, заставляющая причинять вред, тяга к разрушению, нежелание сдержать эгоистические порывы. Найди в себе немного сострадания и смири жестокость - будет проще. Всем. На каждого ведь отыщется свой хищник, когда-нибудь и ты почувствуешь себя белкой в чьей-то пасти.
Пространно повести мордой в сторону, в амплуа уязвимого пророка приподнять вычерненные брови, словно бы ожидая подвоха с чужой стороны - чуть прижать и свести на затылке концами вместе уши. Искоса глянуть на белую, мол: всё равно не поймёшь, что я зазря распинаюсь, облекаю в слова то, что не следовало бы, растрачиваюсь на неблагодарную публику, где готовы если не освистать, то заснуть на первом ряду?
Собеседница, не соизволив избавиться от алеющего яркими пятнами на подбородке следа, столь же сладко, как и пару минут назад, опустилась за землю, разминая лапы. И правда - большой щенок, уверенный, что мир движется по правильному вечному эллипсу именно вокруг него, а разумные существа если и работают на систему, то в её центре, её причиной непременно должна быть эта венценосная персона. Смех один.

Чужое мнение Лэни не волновало. Скорее не так - не вызывало негодования ли, злости ли, когда было отлично от её собственного и выражало абсолютно противоположную личной позицию. Разве что позволит себе скоморошьи позубоскалить над откровенно абсурдными "аксиомами" или неудачной аргументацией, и то далеко не всегда: существом рыжая была пусть и далеко не святым, но терпимым к чьим-то крайностям. Вот и здесь, уже было внутренне загоревшись, дойдя до противоположной точке абсолютного нуля отметки кипения, заставила себя глубоко вдохнуть, выдохнуть, снова вдохнуть - ей была противна чужая жестокость, но не повод ведь это так распаляться. Неприятных личностей хватает на каждом жизненном пути, не стоит зазря тратить на каждого латентного палача или безумца внутренние резервы хладнокровия, выдержки и спокойствия.
Белой не сиделось на месте, точил её изнутри непонятный огонь, словно ловкие паучьи пальцы, поддёргивая в нужный момент вощёные нити, носили по поляне белесый вихрь марионетки. Присядет, встанет, пройдёт пару шагов, снова будет мять поляну широкой спиной, источая свежий запах травяного сока. Кружится как чёртово колесо. Будто энергию деть некуда, неудивительна реакция местного зверья на этот раздражитель.
Ланге не хотелось сниматься с насиженного места, куда-то идти, тем более - начинало ныть плечо на смену погоды, вгрызалось непонятное в жилы, вытягивало связки натужно. Пока что еле ощутимо, но по опыту можно было сказать: через пару часов усилится хромота, будет заметней припадать Лэни на правую сторону. Здесь переждать бы ночь, а там двинуться дальше, но перспектива оставаться ещё близ суток с незнакомкой отнюдь не радовала, та внушала рыжей неприязнь с налётом брезгливости своими варварскими наклонностями. Да, следует ценить общество каждого существа, гласят неписаные законы. Да, необходимо принимать чужие характеры как должное, но не мог агнец выносить под боком подобных за-пят-нав-ших себя ненужной кровью и живущих как придётся, в узколобых эгоистических интересах, существ. Возможно, в чём-то это было проявлением слабоволия, но Ланге твёрдо решила не смирять собственных желаний и провести ближайшую жизнь вне компании белой.
Поднялась, оглянулась через плечо на чинно обвившего хвостом лапы стража, в очередной раз встретилась взглядом с малахитовой зеленью. Желание делить уютный ельник надвое отбило окончательно, и Лэни отправилась.. Куда? А чёрт его знает, мало ли мест, куда может податься серый хищник.